Интересные записки оставил Юрий Крижанич, хорватский богослов и философ, в 1659 году прибывший в Россию. В 1661 он был отправлен в ссылку в Тобольск — его воззрения на единую, независимую от земных споров Церковь Христову были неприемлемы как для защитников православия, так и для католиков. В ссылке он провёл 16 лет, где написал трактат «Разговоры о владетельстве», также известный как «Политика», в котором тщательно проанализировал экономическое и политическое положение России:
«Люди даже низшего сословия подбивают соболями целые шапки и целые шубы..., а что можно выдумать нелепее того, что даже чёрные люди и крестьяне носят рубахи, шитые золотом и жемчугом?.. Шапки, однорядки и воротники украшают нашивками и твезами, шариками, завязками, шнурами из жемчуга, золота и шёлка… Следовало бы запретить простым людям употреблять шёлк, золотую пряжу и дорогие алые ткани, чтобы боярское сословие отличалось от простых людей. Ибо никуда негоже, чтобы ничтожный писец ходил в одинаковом платье со знатным боярином... Такого безобразия нет нигде в Европе. Наигоршие чёрные люди носят шёлковые платья. Их жён не отличить от первейших боярынь…»
Вот что пишет Крижанич про еду:
«Русская земля по сравнению с польской, литовской и шведской землями и Белой Русью гораздо плодороднее и урожайнее. Растут на Руси большие и хорошие огородные овощи: капуста, редька, свёкла, лук, репа и иное. Индейские и домашние куры и яйца в Москве крупнее и вкуснее, нежели в упомянутых выше странах. Хлеб, действительно, на Руси сельские и прочие простые люди едят намного лучший и больше, нежели в Литве, в польской да шведской землях. Рыба также добывается в изобилии…»
А вот каким было, по данным В. Ключевского, в 1630 году типичное малоземельное (засевавшее поле размером в одну десятину, то есть 1,09 га ) крестьянское хозяйство Муромского уезда: «3–4 улья пчёл, 2–3 лошади с жеребятами, 1–3 коровы с подтёлками, 3–6 овец, 3–4 свиньи и в клетях 6–10 четвертей (1,26–2,1 м3) всякого хлеба…»
Многие иностранные путешественники отмечают дешевизну продуктов в России. Вот что отмечает Адам Олеарий, который, будучи секретарём посольства, посланного шлезвиг-голштинским герцогом Фридрихом III к персидскому шаху, побывал в России в 1634 и 1636–1639 гг.:
«Вообще по всей России вследствие плодородной почвы провиант очень дёшев: 2 копейки за курицу, 9 яиц получали мы за копейку…». «Так как пернатой дичи у них имеется громадное количество, то её не считают такой редкостью и не ценят так, как у нас: глухарей, тетеревов и рябчиков разных пород, диких гусей и уток можно получать у крестьян за небольшую сумму денег…»
Персиянин Орудж-бек Баят (Урух-бек), который в конце XVI века был в составе персидского посольства в Испанию, где обратился в христианство и стал именоваться Дон Хуан Персидский, даёт аналогичные свидетельства относительно дешевизны еды в России: «Мы пробыли в городе [Казани] восемь дней, причём нас так обильно угощали, что кушанья приходилось выбрасывать за окно. В этой стране нет бедняков, потому что съестные припасы столь дёшевы, что люди выходят на дорогу отыскивать, кому бы их отдать…»
Венецианский торговец и дипломат Барбаро Иосафат, в 1479 году побывавший в Москве, пишет:
«Изобилие хлеба и мяса здесь так велико, что говядину продают не на вес, а по глазомеру. За один марк вы можете получить 4 фунта мяса, 70 куриц стоят червонец и гусь не более 3 марок. Зимою привозят в Москву такое множество быков, свиней и других животных, совсем уже ободранных и замороженных, что за один раз можно купить до двухсот штук…»
В том же XVII веке в Германии проблему с мясом решали по-другому. Там за время Тридцатилетней войны (1618–1648) было уничтожено около 40% населения. В результате дело дошло до того, что в Ганновере власти официально разрешили торговлю мясом людей, умерших от голода, а в некоторых областях Германии было разрешено многожёнство для восполнения людских потерь.
Посмотрим, что было в период Российской империи. Интересны записки Шарля-Жильбера Ромма, активного участника Великой французской революции. С 1779 по 1786 год он жил в России, в Санкт-Петербурге, где работал учителем и воспитателем графа Павла Александровича Строганова. Совершил три путешествия по России. Вот что он писал в 1781 году в своём письме Г. Дюбрёлю (к сожалению, он не уточняет, о крестьянах какой именно области идёт речь):
«Крестьянин считается рабом, поскольку господин может его продать, обменять по своему усмотрению, но в целом их рабство предпочтительнее той свободы, коей пользуются наши земледельцы. Здесь каждый имеет земли больше, чем может обработать. Русский крестьянин, далёкий от городской жизни, трудолюбив, весьма смекалист, гостеприимен, человечен и, как правило, живёт в достатке. Когда он завершит заготовку на зиму всего необходимого для себя и своей скотины, он предаётся отдыху в избе (isba), если не приписан к какой-либо фабрике, каковых в этой области много благодаря богатым рудникам, или если не отправляется в путешествие по своим делам или по делам господина.
Если бы здесь были лучше известны ремёсла, у крестьян было бы меньше времени для досуга в тот период, когда они не заняты сельским трудом. И господин, и раб получили бы себе от этого пользу, но ни те, ни другие не умеют рассчитывать свою выгоду, поскольку ещё недостаточно прочувствовали необходимость ремёсел. Здесь царит простота нравов, и довольный вид никогда бы не покидал людей, если бы мелкие чинуши или крупные собственники не проявляли жадности и рвачества. Малочисленное население области во многом является причиной изобилия всего, что необходимо для жизни. Продовольствие стоит так дёшево, что, получая два луидора, крестьянин живёт весьма зажиточно…»
Вот что можно прочитать по поводу положения французских крестьян в одном из писем Ш.-Ж. Ромма (до его отъезда в Россию):
«Повсюду, мой дорогой друг, и у стен Версаля, и за сто лье от него с крестьянами обращаются столь варварски, что это переворачивает всю душу чувствительному человеку. Можно даже сказать с полным на то основанием, что здесь их тиранят больше, чем в отдалённых провинциях. Считается, что присутствие сеньора должно способствовать уменьшению их бедствий, что, увидев их несчастья, эти господа должны постараться помочь с теми справиться. Таково мнение всех, у кого благородное сердце, но не придворных. Они ищут развлечения в охоте с таким пылом, что готовы пожертвовать для этого всем на свете. Все окрестности Парижа превращены в охотничьи заповедники, из-за чего несчастным [крестьянам] запрещается выпалывать на своих полях сорняки, которые душат их хлеб. Им разве что разрешено бодрствовать ночи напролёт, выгоняя из своих виноградников разоряющих их оленей, но не дозволено ударить никого из этих оленей. Работник, согбённый в рабской покорности, часто понапрасну тратит своё время и умение, служа напудренным и вызолоченным идолам, которые безжалостно гонят его, если только он вздумает попросить плату за свой труд…»
А. С. Пушкин, обладавший глубоким умом и хорошо знавший русскую деревню, отмечал:
«Фонвизин, в конце XVIII в. путешествовавший по Франции, говорит, что по чистой совести судьба русского крестьянина показалась ему счастливее судьбы французского земледельца. Верю… Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен (кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев)… Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак бедности…»
Положение русского крепостного крестьянства было лучше не только французского, но и ирландского. Английский капитан Джон Кокрейн в 1824 г. оставил такую заметку:
«Безо всяких колебаний... говорю я, что положение здешнего крестьянства куда лучше состояния этого класса в Ирландии. В России изобилие продуктов, они хороши и дёшевы, а в Ирландии их недостаток, они скверны и дороги, и лучшая их часть вывозится из второй страны, между тем как местные препятствия в первой приводят к тому, что они не стоят такого расхода. Здесь в каждой деревне можно найти хорошие, удобные бревенчатые дома, огромные стада разбросаны по необъятным пастбищам, и целый лес дров можно приобрести за гроши. Русский крестьянин может разбогатеть обыкновенным усердием и бережливостью, особенно в деревнях, расположенных между столицами…»
Напомним, что в 1741 г. голод унёс в могилу 1/5 часть населения Ирландии — около 500 тыс. человек. Во время голода 1845–1849 гг. в Ирландии погибло от 500 тыс. до 1,5 млн. человек. Значительно увеличилась эмиграция (с 1846 по 1851 г. выехали 1,5 млн. чел.). В итоге в 1841–1851 гг. население Ирландии сократилось на 30%. В дальнейшем Ирландия также быстро теряла население: если в 1841 г. численность населения составляла 8 млн. 178 тыс. человек, то в 1901 г. — всего 4 млн. 459 тыс.
Отдельно хотелось бы осветить жилищный вопрос.
Адам Олеарий писал: «Те, чьи дома погибли от пожара, легко могут обзавестись новыми домами: за Белой стеной на особом рынке стоит много домов, частью сложенных, частью разобранных. Их можно купить и задёшево доставить на место и сложить».
«Подле Скородума простирается обширнейшая площадь, на которой продаётся невероятное количество всякого леса: балок, досок, даже мостов и башен, срубленных уже и отделанных домов, которые без всякого затруднения после покупки и разборки их перевозятся куда угодно», — Яков Рейтенфельс, курляндский дворянин, пребывал в Москве с 1670 по 1673 год.
Английский путешественник Роберт Бремнер в своей книге «Экскурсии по России», изданной в 1839 г., писал, что «есть области Шотландии, где народ ютится в домах, которые русский крестьянин сочтёт негодными для своей скотины…»
А вот что писал русский путешественник и учёный Владимир Арсеньев про жилище крестьянина в своей книге «По Уссурийскому краю», в основу которой легли события его экспедиции по уссурийской тайге в 1906 году:
«Внутри избы были две комнаты. В одной из них находились большая русская печь и около неё разные полки с посудой, закрытые занавесками, и начищенный медный рукомойник. Вдоль стен стояли две длинные скамьи; в углу деревянный стол, покрытый белой скатертью, а над столом божница со старинными образами, изображающими святых с большими головами, тёмными лицами и тонкими длинными руками...
Другая комната была просторнее. Тут у стены стояла большая кровать, завешенная ситцевым пологом. Под окнами опять тянулись скамьи. В углу так же, как и в первой комнате, стоял стол, покрытый самодельной скатертью. В простенке между окнами висели часы, а рядом с ними полка с большими старинными книгами в кожаных переплётах. В другом углу стояла ручная машина Зингера, около дверей на гвозде висела малокалиберная винтовка Маузера и бинокль Цейса. Во всём доме полы были чисто вымыты, потолки хорошо выструганы, стены как следует проконопачены…»
Таким образом, по свидетельству самих иностранцев, которые могли сравнивать быт простого народа России и своих стран и которым нет надобности приукрашивать российскую действительность, во время допетровской Руси и Российской империи простой народ жил не беднее, а зачастую и богаче, чем другие народы Европы…
Даниил Иванов.
http://avega.net.ua. |
